Естественно, масштабы дарований различных поэтов часто несоизмеримы. Но если в стихах запечатлелась своеобразная, интересная личность автора, если был он искренен и талантлив, то такие стихи находят своего читателя и спустя десятилетия после первой публикации.

Итак, вернусь к эпизоду, о котором упомянул в самом начале. Случилось это более двадцати лет назад, а почему-то запомнилось в подробностях.

Я тогда только окончил институт и поступил в редакцию газеты «Молодой ленинец», где уже работал Владимир Гнеушев. И вот по заданию газеты мы оба оказались на каком-то краевом комсомольском совещании, проходившем в старом здании драматического театра, где теперь филармония. В перерыве мы стояли около книжного лотка.

- Купи эту книжку,— сказал Гнеушев.— Скоро их не будет — разберут.

К большой стопке серых томиков никто даже не прикасался. Я с некоторым сомнением смотрел па них и думал: а может Володя меня разыгрывает? Он мастер творить шутки с самым серьезным видом. Имя автора, стоящее на книге, в то время мне, как и большинству присутствующих, ничего не говорило. Но Гнеушев, окончивший Литературный институт имени Горького, знал намного больше нас. И в тот момент (я понял это чуть позднее) он не собирался шутить. Наверное, догадавшись, почему я не спешу взять указанную книгу, он обратился к продавщице:

- Девушка, можно одну на минуточку.

Он взял книжку и прямо в фойе стал читать вслух.

«...Почему не они, хотите вы знать? Так вот — забудьте на время, что на носу у вас очки, а в душе осень. Перестаньте скандалить за вашим письменным столом и заикаться на людях...»

Вокруг Гнеушева собралась толпа, а я побыстрее вернулся к лотку и дальнейшее чтение слушал, держа в руках серый томик, на обложке которого стояло неведомое мне до того имя — И. Бабель.

Прозвенел звонок, но толпа вокруг чтеца не редела. В дверь выглянул кто-то из членов президиума:

—- Товарищи, заходите в зал...— Увидел происходящее.— Володя, кончай чтение.

— Сейчас, сейчас. Тут немножко осталось.

Он дочитал последние строки рассказа «Как это делалось в Одессе», закрыл книгу и протянул продавщице. Кто-то тут же перехватил ее. Исчезла и вся стопка.

Почему захотелось мне рассказать именно об этом случае? Почему представляется он характерным для Владимира Гнеушева? По-моему, здесь проявилась щедрость натуры этого человека. Он видел, что мы не знаем Бабеля, чья книга вышла впервые после многих лет несправедливого забвения. И он не мог терпеть этого нашего незнания, не мог не поделиться тем, что знал сам.

Таков Гнеушев в жизни, таков и в поэзии. Его стихи могут радовать или раздражать (это зависит уже от личности читателя), но равнодушным

они не оставляют. Потому что написаны неравнодушной рукой. Потому что в них — частица души поэта, его радость, скорбь, грусть, его настроение, ушедшее и в то же время оставшееся жить в незнакомых ему людях, которые раскроют одну из многих книг Владимира Гнеушева.

Критик Валерий Гейдеко в сборнике статей «Проба характера» сказал, по-моему, очень точно: «Это свойство — располагать читателя именно к своим, чисто субъективным мыслям и воспоминаниям— являлось сильной стороной В. Гнеушева всегда».

Невозможно уследить, какими странными путями движется поэтическая мысль, пока не примет форму стихотворения.

...Большая, немного сумрачная комната в старом здании редакции «Молодого ленинца». Этого здания теперь уже нет. В комнате — пять столов, продавленный коричневый диван, два телефона. Здесь располагаются отделы учащейся молодежи и пропаганды. За одним из столов сидит сотрудник отдела пропаганды Владимир Гнеушев. Обычно около него толкутся молодые ребята, начинающие поэты и прозаики. Что-то обсуждают, спорят. Гнеушев руководил тогда литературной группой при редакции, много работал с молодыми авторами. Он и сам был молод, но его мнение и советы ценились высоко. Авторитетность им придавали и уже опубликованные собственные стихи Гнеушева, и знания, полученные в Литературном институте, и немалый жизненный опыт. Он рано лишился семьи, оказался среди беспризорных, потом был рабочим, служил па флоте. Этих подробностей наверняка не знали многие из тех, кто нес на суд Гнеушева свои первые произведения. На них влияли уверенность и твердость его суждений, глубина и точность замечаний. Так что стул для посетителей около стола Владимира Гнеушева пустовал не так уж часто.

Но в то утро, о котором я начал рассказывать, случилось как раз затишье. Владимир что-то черкал на листке бумаги, задумывался, опять черкал. Потом взял листок в руки и предложил всем, кто был в комнате, послушать. Он прочел:

В теплом мире — синем и зеленом —

Все сияет музыкою Грига,

Облака плывут на город, словно

Паруса таинственного брига.

По лесной, по солнечной дорожке Ты бежишь ко мне сквозь птичье пенье

В светлом платье, в белых босоножках,

Милое мое стихотворенье.

Трудно представить, что эти строки появились в такой обстановке, что их рождению не помешали мрачноватая комната, неутомимые телефоны, отнюдь не поэтичные разговоры четырех журналистов с четырьмя посетителями. Видимо, светло было в тот день на душе у поэта, и внутренний свет преобразил окружающее, сделал его «синим и зеленым».

Перелистывая сейчас книги Владимира Гнеушева, я вдруг обратил внимание, что он очень любит эти цвета — цвета моря, чистого неба, прохладного леса. Они возникают в новых и новых стихах как символ радости, весеннего обновления, чистоты.

Ущелье веществом набито небным — шагай.

как по мостам,

до высоты.

Но облака ползут по красным гребням и разрушают синие мосты.

И сразу обнажаются озера, в которых тихо плещется форель,

И сосны над озерами, в которых так дышится,

как будто в них апрель.

Дорога вверх,

как прежде, крутит дико и с каждым шагом кажется ясней весь мир внизу,

где зреет земляника и синий воздух движется над ней...

Давно это было.

У моря, где рослый,

Задумчивый город

плывет над волнами,

Где, ветра дохнувши,

становятся сосны

Зелеными,

радостными парусами.

Звенит капель размеренно и гулко,

А сердце вдруг томительно замрет,

Когда по голубому переулку Девчонка незнакомая пройдет...

У Владимира Гнеушева много таких стихотворении, продиктованных чуть грустноватой нежностью к окружающему миру, к городам, деревьям, морю, горам и, конечно, людям, близким и незнакомым. Недавно я попросил Владимира рассказать, как родилось стихотворение «Старый актер». Он ответил, что посвящены эти стихи артисту краевого драматического театра Евгению Николаевичу Писареву, с которым поэт был в свое время близко знаком. Стихи были написайы под впечатлением удивительной преданности старого актера своему искусству, доброты, щедрости и доверия, с которыми относился он к молодым, учившимся тогда в студии при театре.

...Но вот, смеясь и тепло и звонко,

Одной лишь юностью мила,

Беловолосая девчонка В театр медленно вошла.

Как ей сказать, что синий вечер И желтый свет в чужом окне,

Дожди, туманы, снежный ветер И разговор наедине,

Внезапный звон, плывущий густо,

И солнце, бьющее в лицо,—

Все это вместе есть искусство,

И вместе — жизнь, в конце концов!

II все же, скоро ли, не скоро —

Конца работе не видать,—

Рожденья нового актера Он беспокойно будет ждать.

Он будет ждать его, как чуда,

За все, что в жизни не сбылось,

Покуда силы есть, покуда Дыханье не оборвалось!

Евгения Николаевича уже нет, но он продолжает жить в стихах. Новые поколения зрителей не видят его на сцене, но они могут увидеть старого актера таким, каким запечатлели этого человека нежные и грустные поэтические строки.

Разумеется, нельзя ни в коем случае думать, что мир произведений Владимира Гнеушева всегда безоблачен, однотонно окрашен небесной лазурью. Он многоцветен и многообразен, как многоцветна и многообразна жизнь. Когда перед поэтом раскрываются не самые привлекательные качества людей, он откладывает в сторону акварельную кисть лирика и берет острый и тяжелый меч публициста.

В «Открытом письме одному знакомому» Владимир Гнеушев с гневом и ненавистью обращается к человеку, олицетворяющему целое явление в нашей жизни. Пожалуй, немного найдется читателей, которые не увидели бы в «одном знакомом» кого-то, им лично хорошо известного. Поэт пишет:

Кто вас учил

сводить с друзьями счеты И лишь о славе думать о своей И вместо счастья —

жить среди работы,

Быть сытым разговорами о ней.

Последние две строки звучат афористично, они вмещают целую жизненную философию определенной, но, увы, довольно значительной категории людей. Поэт мужественно выступает против них в этом и в ряде других стихотворений.

Мужество и нежность, по-моему, две характернейшие черты поэзии Владимира Гнеушева. Не случайно он любит море и горы — две стихии, в которых слиты красота и суровость, и которые требуют от человека не только умения любоваться прекрасным, по и силы характера.

И вполне естественным представляется появление прозаической книги Владимира Гнеушева «Тайна Марухского ледника», которую он написал в соавторстве с журналистом Андреем Попутько.

Едва стало известно о найденных на леднике останках солдат, погибших там в годы Великой Отечественной войны, Владимир Гнеушев одним из первых, в составе государственной комиссии, поднялся в горы. На акте, который составила комиссия, стоит и его подпись. А позднее страна прочитала в «Комсомольской правде» корреспенденции «Горы открывают тайну» и «По следам тайны». Но эти корреспонденции явились только началом большой, сложной и длительной работы. Они были словно маленькие камешки, стронувшие с места лавину человеческих надежд, не утихающего с годами горя, суровых воспоминаний. Пошли письма и от родственников пропавших без вести воинов и от оставшихся в живых участников сражений. Постепенно страница за страницей открывалась высокая трагедия, разыгравшаяся десятилетия назад в горах Кавказа, где молодые ребята, едва переступившие порог юности, преградили путь специально обученным горной войне подразделениям фашистских войск. И ценой собственной жизни остановили их.

Из писем, разговоров с живыми ветеранами боев на кавказских перевалах, документов сложилась книга «Тайна Марухского ледника». Но появлялись новые и новые факты. Книга требовала продолжения. Появилась вторая часть — «Дыхание лавин». Эти произведения неоднократно издавались в Черкесске, Ставрополе, Москве. Отклики на их публикацию появились в «Правде», «Советской России», «Литературной России», «Октябре», «Доне» и других газетах и журналах.

Но и сейчас, спустя годы после выхода первого издания «Тайны Марухского ледника», Владимир Гнеушев не считает тему исчерпанной для себя. Правда, получается у нее порой неожиданный поворот. Но жизнь сложна, благородство и подлость, случается, идут одними и теми же тропами. Два случая, разделенные двумя десятилетиями, сошлись сегодня передо мной. В книге «Тайна Марухского ледника» рассказывается, что еще до того, как к событиям иа перевалах было привлечено всеобщее внимание, в 1960 году группа альпинистов московского инженерно-строительного института имени В. В. Куйбышева обнаружила в леднике останки безымянных солдат. Ребята с почестями захоронили их. А на следующий год подняли в горы в рюкзаках сборный обелиск и установили его на леднике. На одной стороне обелиска сделали надпись: «В память советских воинов, погибших в боях за перевал в 1942 году», а ниже привели слова из альпинистской песни, которая была очень популярна в дни войны:

День придет. Решительным ударом В бой пойдет народ в последний раз.

II тогда мы скажем, что недаром Мы стояли насмерть за Кавказ.

Когда я перечитывал эти страницы книги, пришла свежая «Комсомолка», где я увидел письмо Владимира Гнеушева «После туристов...» О разном идет речь в этом письме. Но меня поразили строки: «На Санчарском перевале... кто-то разбил, уничтожил надпись «Вечная память...» на обелиске, установленном ребятами из Одесского политехнического института». Так сошлись на альпинистской тропе благородство и подлость. И поэт Владимир Гнеушев не прошел ни мимо того, ни мимо другого. В этом суть его как человека и писателя. Искренние чувства дают жизненные силы его произведениям.